Тогда, до войны, торговый дом Кассирера был один, после войны аналогичные предприятия появляются уже десятками. Вместе с тем центр искусства незаметно передвигается из Мюнхена в Берлин. Один за другим перекочевывают сюда все крупные торговцы, музееведы и искусствоведы. Художники уже ранее покинули Мюнхен, основавшись в Берлине, и среди них крупнейшие Макс Слефохт и Бруно Пауль. Мюнхенская атмосфера стала для них слишком затхлой, ленбаховский дух чересчур тяжелым, «галерейный» тон живописи окончательно невыносимым.
За ними потянулись все свежие, бежавшие от диктатуры Ленбаха силы, а новый приток их в Мюнхен одновременно пошел на убыль: со всех сторон начались паломничества в Париж, минуя Германию. Сама Германия открыто отворачивается от Мюнхена в пользу Берлина и посылает свою молодежь в Париж. Берлин становится общепризнанным художественным центром Германии.
«Чувство меньшей значимости» подсказало верно: новое немецкое искусство оказалось весьма сомнительной ценностью. Тем с большим воодушевлением ухватились за нескольких действительно сильных мастеров недавнего прошлого, остававшихся в тени во времена расцвета славы Ленбаха. Прежде всего был «открыт» Ганс Маре.
Лет тридцать тому назад его картины, завещанные Баварскому государству, были помещены в загородном дворце Шлейсгейм, близ Мюнхена. О водворении их в один из музеев тогда и речи быть не могло. Самое принятие дара, направленного за ненадобностью в запасные комнаты малопосещаемого дворца, рассматривалось как незаслуженная милость со стороны добряка принца-регента, не имевшего мужества отказать в просьбе какого-то хлопотуна. В то время только единичные представители художественной молодежи отдавали себе отчет в исключительном таланте этого мечтателя, шедшего собственной дорогой, не считаясь ни с какими направлениями и школами.
Особенно не дается ему цвет: все его портреты монотонны, у всех цвет лица один и тот же — красновато-желтый, в позах — однообразие и скука. Только несколько старых вещей смотрятся не без удовольствия. В последнее время, стараясь идти в ногу с веком, он пишет яркие пейзажи с солнечными зайчиками и клумбами цветов, но они еще менее радуют, чем прежние.
Маре, Лейбль, Трюбнер остались в Национальной галерее. В Новую галерею перемещены только немецкие подголоски импрессионизма и постимпрессионизма, на которых останавливаться не приходится, и представители экспрессионизма всех оттенков от Марка до Кокошки. Наконец, отдельные залы отведены Слефохту, Коринту и недавно умершему Калькрейту, который вполне мог бы оставаться в старой галерее, где аналогичные художники имеются.
Совсем иначе разрешена та же задача в Мюнхене директором Новой галереи Дернхефером. Новейшее искусство он также начинает с французских импрессионистов, сходясь с Юсти в определении грани и истоков модернизма. Но дальше начинается расхождение. Прежде всего к новейшему искусству отнесен Штук, вещи которого перенесены из Новой пинакотеки в здание бывшего Сецессиона, где разместилась Новая галерея. Сюда же перенесен весь Ганс Тома, Хайдер и даже такой старомодный художник, как Байш. Беклин почему-то оставлен в Новой пинакотеке. Перенесены, и совершенно правильно, Лейбль, Шух, Трюбнер и, конечно, Слефохт, Коринт, Кокошка и все новейшие художники.
Вот два решения, взаимно противоречащие одно другому. По ним, с разными вариациями, равняются все немецкие музеи. Те из них, которые не слишком стеснены местом, как Дрезденская картинная галерея, Лейпцигский городской музей, кельнский Музей Валлраф-Рихарт, Гамбургская картинная галерея, развернули новое и новейшее искусство непосредственно вслед за старым, отчего все собрание несказанно выигрывает. Конечно, это единственно правильное решение, так как только следя за медленно совершавшейся эволюцией искусства с древнейших времен до наших дней, массовый зритель может воспринять и понять некоторые сложные явления в ходе мировой живописи. Он только при этой непрерывности уяснит себе, что нет разницы между старым и новым искусством, не говоря уже о новом и новейшем. Он убедится, что было и есть только хорошее и плохое искусство, сильное и слабое, безразлично, создано оно в старину или теперь.
