Обставлять интерьер этого времени было, вероятно, легко: мебель конца XVIII — начала XIX веков не только очень «уживчива», но и «модульна». Средняя ширина простенка между окнами примерно один метр: для кресел и стульев это как раз впору, а зеркала с подстольями именно на эту ширину и рассчитывались. Почти все остальные размеры вытекают из ширины окон и простенков. Диваны, секретеры, шкафы и т. д., несомненно, делались с учетом этого.
Сам характер расстановки во многом сохранился от XVIII века, поскольку сохранилось и назначение комнат: в зале — стулья вдоль стен, в гостиной — зеркала с подстольями и у глухой стены диван (если позволяли размеры — с креслами по сторонам), перед ним овальный (реже круглый) стол — специальный тип стола для гостиной.
Если позволяли размеры дома, устраивали диванную с мягкими диванами. Очень любили двери в виде шкафов, иногда они были симметричны настоящим шкафам. Великолепная дверь такого типа уцелела в доме декабриста Штейгеля в Москве.
Но произошли в интерьере и большие перемены. По старым изображениям нам известны обширные непарадные общие комнаты, разделенные на «уголки». Но это не те «уголки», что были в гостиных XVIII века,- там они были объединены общим назначением, а на изображениях начала XIX века одни заняты в этих комнатах чтением, другие вышивкой, третьи отдыхают — соответственно «уголки» и обставлены.
Так же обживались и огромные гостиные: прежний быт уже отмирал, а «поколение, прошедшее иным путем, усвоило себе не те размеры, в которых привольно» (Т. Пассек). В обстановке этих комнат допускалась куда большая свобода: тут уж главным доводом были практические удобства, но «архитектурность» интерьера и здесь удерживалась. Из мебели часто встречался секретер — вещь действительно удобная и емкая.
О чисто бытовых комнатах мне уже приходилось говорить. Вот, например, «бабушкины комнаты» в описании Т. П. Пассек, кузины Герцена: «Над диваном висел портрет митрополита Платона, а на противоположной стене портрет во весь рост блаженной Агафий, лежащей на камне… Около дивана стоял круглый стол, около него несколько кресел, так же как и диван, обитые белым коломенкой с розовыми полосками.
У внутренней стены находилась бабушкина кровать, в переднем углу киот красного дерева со множеством образов в серебряных и позолоченных ризах… Перед образами теплилась неугасимая лампадка». В антресолях и мезонине всегда помещались комнаты младшего поколения, их гувернеров, «дядек», нянь. Оно и понятно — молодежи легче бегать по лестницам.
Антресоли, занимая полдома, окнами выходили во двор. Часто их устраивали позже, когда семья разрасталась. Таких антресолей, как в XVIII — начале XIX века, уже не делали: пропорции комнат стали «пристойнее», окна, хотя и квадратные (никогда не ниже), от пола на нормальной высоте.
Совершенно самостоятельной частью дома (хотя и удобно связанной с комнатами первого этажа) был мезонин, назначался он, говоря словами учебника архитектуры, «для поместительности и для лучшего вида». Жить здесь было удобно и уютно. В мезонине обычно три, редко пять комнат (не считая каморок и чуланов): одна большая, остальные попарные или изолированные, посредине — коридор. Комнаты светлые, хороших пропорций и нормальной высоты. Много прелести придавали мезонину виды из окон — недаром здесь частенько устраивали балкон.
В этих комнатах (или в комнатах третьего этажа) были возможны вещи, немыслимые в парадных помещениях: тут можно было увидеть кровать, покрытую лоскутным одеялом, сундуки вместо диванов, гравюру без окантовки или картину без рамы. Но при всем том расстановка и развеска картин и здесь подчинялись тем же законам, что и в парадных комнатах.
Комнаты «спокойны», и в них не было того убожества, которым печально прославилась вторая половина столетия. На одной из картин собрания И. С. Остроухова (ныне в ГТГ) изображена маленькая комнатка второго этажа. Стены покрашены в интенсивный, но глуховатый зеленый цвет. Мебели очень немного: диван, стол, рабочий столик. На маленьком комодике часы, на окошке клетка с птичкой и занавеска, повешенная совсем так, как в XVIII веке. Комната полупустая, но от нее так и веет уютом и спокойствием.
Нам приходилось встречать довольно бедные деревянные дома, не оштукатуренные внутри, а обитые толстым картоном и покрашенные по нему клеевой краской — некий прообраз сухой штукатурки. Деревянный сруб в течение года-полутора заметно садится, вероятно поэтому стены бывали иногда оклеены простенькими обоями прямо по срубу, а уже после оштукатурены.
«Бабушкины» комнаты
В пристройке к дому, вдали от парадных комнат с их суетой и гостями, находились так называемые «бабушкины комнаты» (небольшая гостиная и кабинет-спальня), где «жили на покое лица старшего по отношению к владельцам дома поколения… особый мир, полный воспоминаний и сувениров».
Реконструкция этих комнат была выполнена с блистательным артистизмом. Кажется, что комнаты набиты вещами, а между тем мебели в них было немного. Впечатление создавалось бесчисленным количеством мелочей, которыми обрастает быт и с которыми старому человеку нелегко расстаться.
И все это не мертво лежало на своих местах, а словно сохранило прикосновение рук: очень естественно стронуто с места или случайно забыто на столе. Несколькими штрихами — шалью, сползшей с кресла, чашкой, оставленной на рабочем столике, удалось создать иллюзию присутствия «бабушки». Многочисленные мемуары начала XIX века оживали в этих комнатах, конкретизируясь и становясь предельно понятными.
В числе комнат «под антресолями» — комнат первого этажа с невысокими потолками и вполне жилых — был кабинет Хомякова и примыкавшая к нему «говорильня», нечто вроде отдельного кабинета для интимной беседы, а по существу — «диванная», перекочевавшая сюда со своего обычного места в парадной анфиладе.
Эти две комнаты, сохранявшиеся дочерью А. С. Хомякова почти в неизменном виде со дня смерти отца (1860), и явились ядром музея. Мемориальное значение их было огромно: эти комнаты видели цвет русской интеллигенции 40-50-х годов XIX века и не за обедом, а в моменты откровений и яростных споров.
Симметрично кабинету по другую сторону зала находилась гостиная хозяйки, «маленькая зала», как названа она в одних воспоминаниях, — характерная женская «рабочая» комната с пяльцами у окна, хорошо известная по старым изображениям.
Нескладная по пропорциям, она была прекрасно обыграна (в ней единственной применен ордер). Создателям музея удалось хорошо выразить чисто женский уют этой комнаты, наполненной изящной мебелью и многочисленными безделушками.
Комнатки в антресолях и под антресолями
Но самой большой удачей были не парадные комнаты, традиционные и хорошо изученные, а те маленькие комнатки в антресолях и под антресолями, где каждодневно жили. Эти комнатки теснее всего связаны с бытом и продиктованы им. Музею удалось отразить характернейшую черту бытового интерьера первой половины XIX века — его удобство и практичность, рука об руку шедшие с красотой и архитектурностью (хотя последняя выражалась порой только в объемах помещения).
Чтобы воспроизвести эти комнаты, недостаточно было одних описаний и акварелей — требовалось еще глубокое знание тончайших мелочей быта, иной раз совершенно изгладившихся из памяти и непонятных новой эпохе. Несомненно, не раз приходил на ум создателям музея вопрос, отчего музеи, даже тщательно подобранные, имеют порой такой холодный, нежилой характер. И работникам музея удалось, подобно хорошим актерам, совершенно перевоплотиться в жизнь другой эпохи и «обжить» эти комнаты совершенно так же, как обживается всякий дом, в том числе и современный.
Решающую роль тут сыграли те бесчисленные мелочи, которые неизбежно накапливаются во всяком «живом» доме. При устройстве музея ничто не было забыто, все заняло свои места: подставка для тростей, медные трубы для направления теплого воздуха из отдушин печей, половики (зачастую потертые), ящик для грязного белья, подсвечник, заботливо оставленный у дверей темной комнаты, и т. п. Рабочие и письменные столы были завалены вещами, необходимыми хозяевам.
Проходные комнаты музеев, как правило, пустуют, между тем в обжитом доме этого не бывает: и вот на площадках лестниц и переходов стоят шкафы, манекены для платьев. Посетитель оставался в твердом убеждении, что в этом музее нет традиционных пустых шкафов и что даже самые красивые из них существуют не для украшения.
Полностью реконструировать дом — это значило восстановить и те ничтожные комнатки, куда не проникали посторонние взоры: сундучные, девичьи, каморки гувернеров и экономок.
